Архитектура, реставрация — его жизнь

О Леониде Сергеевиче Васильеве

В.Г. Смирнов[*]
В бытность главным архитектором Костромской области мне приходилось часто встречаться с Л.С. Васильевым по разным вопросам.
Общение с ним было самое дружеское, мне он очень нравился как человек. Это был, вообще, подвижник такой, который о себе меньше всего заботился; конечно, о нём должны были заботиться больше в епархии, где он работал. У него было плохо со зрением, потом с сердце начало шалить. И вот так получилось, что не уберегли его…
Я приехал только что после института, и первая встреча у нас получилась несколько необычная — случайная, если можно так сказать. Естественно, собрались коллеги, знакомые, вот тогда я впервые познакомился с Леонидом Сергеевичем, где-то сорок лет назад. А потом связь прервалась и затем возобновилась при переходе моём в органы архитекторы области. Поскольку было очень много вопросов и по гражданским архитектурным памятникам, да и по культовым сооружениям, то приходилось часто обращаться к специалистам реставрационной мастерской, и мне представлялось, что Леонид Сергеевич был наиболее подходящим для этого человеком: очень внимательный, заботливый и очень высокий профессионал. Это был мастер своего дела. Я считаю, что это был единственный человек у нас — и не только в области, может быть (в области-то уж точно), — который прекрасно знал своё дело, которое для него и было жизнью. По-другому он и не мыслил. Его можно было в любое время поднять, послать в любую командировку.
Много встречались мы в командировках в разных районах нашей области, особенно в Галиче. Знал его состояние — уже в более старшем возрасте — и болячки его и невольно задумывался: а как же он всё делает? Поэтому преклонялся перед ним как перед исключительным тружеником.
Наиболее тесные контакты у нас были по Видяеву — по храму, который построили на плавбазе, где стоит наша подводная лодка «Кострома» и другие атомные подводные лодки Северного флота. И вот там наиболее близко пришлось соприкоснуться — в неформальных беседах, потому что жили вместе, в одной гостинице, делали одно дело, и здесь он раскрылся всей душой. Такое доброе отношение, заботливое. Мыслей своих не навязывал, но говорил так убедительно, аргументированно, что и возражений никаких не было.
Впервые мы поехали к подводникам где-то в августе 2000 года — на выбор площадки. Приехали в посёлок Видяево, а до того места, где стоит этот флот, ещё километров десять-пятнадцать. Прибыли на эту базу (бухта — так называемая Ара, это такой фиорд) и стали знакомиться с местностью. Искали такую площадку, к которой можно было бы близко подойти, потому что по габаритам эти суда требуют большой глубины. Выбрали место на мысу, где стоял крест, метров, наверное, около четырёх-пяти высотой, металлический. Этот мыс как-то вдавался в бухту, и подводники говорили: как мы уходим и приходим, первым встречает нас это крест.
Это место мы и выбрали для часовни, и Л.С. Васильев начал проектировать часовню — по просьбе командира нашей подлодки, Владимира Анатольевича Соколова. Областная администрация от экипажа лодки получила письмо, что поскольку земля костромская им помогает, то они просят «для дальнейшей духовности и общения воздвигнуть часовню». Ну, часовню — значит, часовню запроектировали.
А потом произошла трагедия с «Курском» — катастрофа для страны, да и не только для России. И тогда возникла мысль, что нужно строить храм. Поскольку у нас Николай Угодник — это покровитель всех путешествующих, и моряков, в первую очередь, храм был назван Никольским. И Васильев сразу же начал перерабатывать проект.
Конечно, храм должен быть из дерева, и необходимо было его быстро собрать. Поэтому задачи были такие: во-первых, нужное дерево подобрать, потом — срубить сруб, разобрать, погрузить и там, уже на месте, собрать. Этим вопросом сначала занималось СУ-7, но мы скоро поняли, что они не смогут сделать — там не было технологов, мастеров по дереву, и пришлось искать другого исполнителя. Нашли в Макарьеве, там было такое общество ограниченной ответственности «Русские строительные технологии», которое занималось деревянным домостроением и возведением культовых сооружений под Москвой и в наших краях. Сразу договорились: они заготавливают сруб, готовят бригаду и выезжают в Видяево. Мы приехали с Васильевым с проектом храма в ноябре и договорились, что подводники делают фундамент, готовятся, и начало строительства будет где-то в мае 2001 года.
Леонид Сергеевич закончил чертежи. Он очень детально, скурпулёзно относился к этому поручению, считая его главным в то время. Тем более — это было необычно — что храм сооружался на базе подводников и сделать нужно было в краткие сроки. Когда проект был готов, мы приехали на встречу с командиром дивизии, были на нашей подводной лодке «Кострома». На лодке очень тесно, но подводники говорили: по сравнению с дизельными — у нас дворец целый. У командира каюта небольшая — метра два на три. И рядом же главный пульт — центр, где всё руководство лодкой происходит. Встретили нас, конечно, как подводники, моряки встречают, — радушно.
С Леонидом Сергеевичем мы все детали обговорили: как, что, из чего, как лучше, что должны сделать подводники. Он очень внимательно отнёсся к постройке храма (он-то уже знал, как специалист, как лучше подойти к делу) и многое посоветовал. У него каждая деталь была проработана: то ли это был оконный проём, то ли небо внутри; алтарная часть, трапезная — всё у него чётко-чётко, до малейшей подробности было проработано.
Храм деревянный, шатровый. Л.С. Васильев знал великолепно традиции церковного строительства и следовал этим традициям. Он знал пропорции, понимал дерево как материал и с ним он работал просто великолепно.
«Русские технологии» подготовили материал, погрузили на семь КАМАЗов сруб, весь добор, и с мая и до июля храм построили. В июне собрали стены и шатёр, а в июле выполнили отделку. В последнее воскресенье июля, в День военно-морского флота, были закончены все работы.
Леонид Сергеевич очень интересовался ходом строительства. Он уже не выезжал на объект, но мне приходилось бывать там — по поручению администрации, а потом я встречался с Леонидом Сергеевичем. Он спрашивал: всё ли успевают, как врубки делаются, квалифицированные или нет мастера? Я успокаивал: всё хорошо, всё нормально, люди знающие, всё делается точно по проекту, никаких отступлений нет.
Около храма установили гранитный камень, на котором вырезали: «Храм сей сооружён во славу флота Российского руками и на средства жителей земли Костромской». Рядом соорудили звонницу.

Мы встречались и по строительству в Костроме, бывали у нас некоторые конфликты, каждый отстаивал своё мнение. Он был очень объективный, у него было своё видение, свой взгляд на вещи. Он выражал свою точку зрения аргументированно, с глубоким знанием дела, с ним нельзя было не согласиться; он, безусловно, был авторитетен среди архитекторов.
Он видел Кострому гармоничным городом, прекрасно понимал, что прогресс идёт, что город развивается и не будет жить прошлыми категориями, однако необходимо сохранить то, что было создано до нас нашими предками. Он выступал за то, как можно бережнее относиться ко всей застройке и как можно внимательнее к размещению новых объектов: учитывать масштаб, соотношение с окружающей средой. И его понимание наследия очень во многом помогло избежать ошибок. К его мнению очень прислушивались, и он играл большую роль в архитектурной жизни, и не только нашего города, но и всей нашей земли Костромской. Для него Кострома, действительно, стала второй родиной, к которой он прикипел. Он всего себя отдавал, он сгорел здесь.

Это уникальный человек. Архитектура, реставрация — вся его жизнь. Он достаточно скромно, даже аскетично жил, скромно вёл себя, это — я считаю — можно объяснить его интеллигентностью, воспитанием, образованием, которое он получил в Московском архитектурном институте. Он имел богатый творческий опыт. Леонид Сергеевич получил звание Заслуженного работника культуры за мемориал в Шушенском, которым занималось Министерство культуры. Звание Заслуженного архитектора не получил только из-за отсутствия заботы со стороны епархии и Союза архитекторов. Сам он, конечно, не мог пойти и потребовать: «Дайте мне Заслуженного архитектора!» — его скромность везде сказывалась, и в этом тоже.
Он реставрировал и Макарьево-Унженский монастырь, который, как и все церковные строения, был забытым вследствие политики — Церкви не помогать. Леонид Сергеевич всячески способствовал возрождению обители: во-первых, сделал проекты реставрации всех храмовых построек, очень часто он там бывал, изучал и архивные материалы, приходилось очень много и плотно работать, чтобы восстановить монастырь в том виде, в каком он был раньше.
Занимался так же он и Галичем. Мне кажется, что он больше там был, чем в Костроме, в 2000-е гг. Там служит о. Александр Шастин, благочинный этого округа, он очень активный. Он поставил целью восстановить все храмовые постройки в своём районе. С помощью Леонида Сергеевича очень много было сделано и обследований памятников, студенческие отряды из Костромской сельскохозяйственной академии делали обмеры, выявляли интересные памятники, и Леонид Сергеевич здесь был в первых рядах.
Работал он и для заграницы. Я знаю, что у него был храм где-то во Франции, построенный по его проекту.
В учебную, преподавательскую работу он вписался как великолепный консультант; к нему ездили студенты, и он в Караваево, в академию, приезжал, и всегда был готов приехать в любое время, чтобы проконсультировать, помочь. Консультировал и помогал студентам с удовольствием, потому что понимал, что должен отдать свои знания. Не было никогда никаких отговорок; сложности были — транспорта у академии не было, а добраться до Караваева и обратно ему тоже было очень трудно, и к тому же эти поездки — потеря времени, а он время очень ценил. Он обычно замечал скороговорочкой: «Ну, мне надо делать, мне надо идти». Какие-то дела, какие-то вопросы его ждут, и он обещал, он должен сделать. Любая просьба не оставалась невыполненной.
Мы просили: «Леонид Сергеевич, ну возьми какого-нибудь активного помощника» — зрение у него ухудшалось, несколько операций на глаза были неудачные. Придёшь — он работает, склонившись буквально до самой доски, и он сам всё выполнял. Великолепна у него графика, его манера исполнения чертежей, которую он довёл до совершенства; у него почерк — как у специалиста, его сразу отличишь от других. Он всё время писал от руки, каллиграфически, а это говорит о характере человека. Он хотел, чтобы всё было чётко и ясно изложено и абсолютно понятно для исполнителя. Он очень аккуратно всё исполнял, шрифт у него великолепный.
К рабочим, к реставраторам он относился как к своим коллегам. У меня сложилось такое мнение, что он со всеми разговаривал как с людьми, обладающими тем же опытом, что и он. Не выставлял свои знания, а был очень деликатный, очень внимательный человек, с которым было очень приятно общаться. Зная его деликатность, иногда задавали ему, может быть, и не совсем корректные вопросы, на которые он старался обоснованно ответить. Действительно, великолепный человек.
И, конечно, земля наша, епархия и коллеги потеряли очень много оттого, что он ушёл из жизни. Мне кажется — как-то внезапно.
Он всё же какой-то одинокий человек был, ему нужна была поддержка, помощь. Иногда и мы-то не очень внимательны были, как обычно в жизни случается, — тебя захлёстывает какая-то текучка, а когда немножко оглянешься, посмотришь: «Ну почему? Ну почему? Почему ты это не сделал?» А время-то уже ушло. Иногда он звонил: «Ну как?» Думаю, а почему он позвонил? А, чувствуется, ему надо поговорить, излить что-то — ему общения не хватало. Он глубоко одинокий был человек, и это одиночество тоже как-то на него влияло. Трудности у него, безусловно, были. В какой-то степени и его личная жизнь располагала к этому.
Его очень удручало ослабление зрения — приходилось напрягаться. И в то же время чертил такие изящные, тонкие линии, что трудны и зрячему человеку.
А в работе всё забывалось, сглаживалось, и он только работой и жил.
Иногда у нас бывали откровенные разговоры: «А как ты живёшь, а сколько ты получаешь?» Он называл какую-то там незначительную сумму. «А на что же ты живёшь-то?» Действительно, это были мизерные суммы, которые ему платили за работу, но он никогда «не возникал», ничего не говорил по этому поводу.

Я считаю, что это было замечательное время, когда мне пришлось с ним общаться — видеть, знать, беседовать. Он мне очень много дал, во-первых, как человек, который подал тебе пример, обозначил определённые критерии, рамки, из которых ты стараешься не выходить уже. И в части профессии: он очень и очень грамотный был, он знал своё дело до тонкости. Наследие его большое, после себя он много оставил. Где он только ни был, что он только ни делал. Я благодарю судьбу, что с ним познакомился. Какие-то расхождения во взглядах у нас, конечно, были, но не было такой остроты почему-то, не доходило до этого. Наверное, я от него больше взял, чем я ему дал. Мне кажется, он «донор» был для всех. Он всё отдавал: всё, буквально, что имел, — всё отдавал.
В Леониде Сергеевиче была искра Божья. Конечно, многому можно научиться, но мне кажется, человек рождается с этой искрой, не приобретает — приобрести можно всё что угодно, — а вот, что дано, что заложено, оно только развивается; и мне кажется, что вот эта искра Божья в нём и была.
—————————————
[*] Владимир Георгиевич Смирнов (1935—2013) — архитектор. В 1968—2001 гг. — главный архитектор Костромской области; в 2001—2013 гг. профессор кафедры архитектурного проектирования Костромской сельскохозяйственной академии. Почётный строитель России, Почётный архитектор России.

Комментарии

Популярные сообщения из этого блога

Список деревень Кологривского уезда Костромской губернии

Деревни Макарьевского уезда по волостям

Нерехтский уезд Костромской губернии