Александр Исаевич Солженицын

Наши  проблемы он принимает душой

В Судиславский район А. И. Солженицын  приехал без  сопровождающих,  лишь с сыном Ермолаем и шофёром областной администрации.

И всё же гость не остался незамеченным. Александра Исаевича встретили глава администрации района  В. Т. Мамонтов и его заместитель  А. М. Субботина. О том, как это произошло, В. Т. Мамонтов рассказывает нашему корреспонденту Н. МАЗИНУ.

— Меня поставили в известность, что район собирается посетить Александр Исаевич, остановится где-то на 25 километре от Костромы, поэтому и решили встретиться с ним на границе района.

Встреча эта состоялась. Он сказал, что 52 года назад он, находясь в Костроме на курсах переподготовки в артиллерийском училище[*], запомнил дорогу, вымощенную булыжником, и деревеньки, которые стояли на левой её стороне, и решил воскресить в памяти эти места.

После знакомства я ему сказал, что булыжная дорога сохранилась только местами, ехать туда далековато, да и деревеньки вряд ли сохранились (названий он не помнит), поэтому предложил съездить на могилу протоиерея Диева в Ильинское.

И мы поехали туда. По дороге встретили стадо коров, и Солженицын удивился, что у них бирки  на ушах.

— Пришлось объяснять, что такое бонитировка скота?

—Да, он интересуется всем. Предложил ему встретиться с людьми, но он не захотел отрывать их от сенокоса.

На могиле, кстати, были цветы, видимо, школьники  ухаживают за ней. Потом посмотрели часовню.

Увидев реку, Александр Исаевич поинтересовался, есть ли на ней мельницы. Сказали, что нет теперь их, но мы помним, когда они стояли на таких речках.

Он всем интересовался. Когда шли по Ильинскому,  объяснял Ермолаю, как сено сушить и метать копны. На краю горохового поля мы втроём много говорили о ходе земельной реформы, о том, как бывшие колхозы и совхозы ведут себя в нынешней ситуации.

— Что его больше всего в ней интересовало? Сбываются ли прогнозы?

— Я ему довольно подробно рассказал, как идут дела в акционерном обществе«Раслово», и он сразу этим заинтересовался, потому что здесь сегодня решаются не только проблемы в сельскохозяйственном производстве, но и во всём укладе новой деревенской жизни. Записывал многое в свой большой блокнот бисерным почерком.

— А ещё о чём говорили?

— Даже о Соловках, где мне тоже пришлось побывать, только в другое время. У нас, кстати, оказался общий знакомый – старый учитель из Вохмы А. П. Борисов. Он меня учил истории, а с Солженицыным и теперь иногда переписывается.

Особо Александра Исаевича интересовало земельное законодательство, каким должен быть Закон о земле, который готовится в Думе. Он высказал мысль, что в Думе (а он намерен там выступить) будет, видимо, говорить о земельных банках, о том, что Закон этот должен удовлетворить всех. Как он нам, живущим здесь, на земле, видится. Мы обстоятельно обговорили  эту тему. Он расспрашивал, конечно, что мы думаем по поводу продажи земли.

— Да ведь он  ещё в своих «посильных соображениях» «Как нам обустроить Россию» этому вопросу уделил, пожалуй, всех больше внимания.

— Да, в каких размерах, как и кому продавать землю? Беспокоится, чтобы её не скупили те, кто не имеет к ней никакого отношения. Пришлось даже подискутировать на эту тему. Я ему говорил, что при пае земли в девять гектаров ничего не выйдет с ведением личного хозяйства, а лишь приведёт к потерям на селе. Он сначала не соглашался, говорил о создании крестьянских хозяйств, но, кажется, согласился, что получится чересполосица, а малая энерговооружённость и плохой сервис не позволят закрепиться как следует на земле, развивать расширенное воспроизводство и нормально жить. Привёл ему пример из жизни нашего фермера Горбунова.

— Валентин Трофимович, А. И. Солженицын всё-таки много лет жил за океаном. Как вам показалось, хорошо и полно он осведомлён о нашей действительности, о том, что происходит у нас, в частности, в деревне?

— На удивление осведомлён. Знает даже, что у нас делается в производстве и реализации продукции животноводства, разницу в ценах закупочных и магазинных. Так что все эти вопросы ему знакомы, он их изучил.

Поражает его глубокий взгляд и мудрость. И в то же время простота. В беседе с ним чувствуешь себя раскованно и легко, хотя я находился, надо думать, в необычайной обстановке, общался с незаурядной личностью. Приятно с таким человеком беседовать.

— А его  сын Ермолай? Как он себя вёл во время беседы, которая длилась больше часа? Не надоело ему?

— Он часто вступал в разговор. Чувствовалось, что очень эрудированный и даже владеет ситуацией, грамотно высказывая свои позиции  видения перемен, происходящих в стране.

А отец, конечно, понимает все наши проблемы и очень больно их переживает. Вели разговор о трезвости и пьянстве, о молодёжи. И всё это ему близко и понятно, ко всему этому, нашему, Александр Исаевич относится с сопереживанием, принимает душой.

Пробыл он в нашем районе, видимо, больше, чем предполагал. Лишь потом спохватился, что его уже ждут в Богоявленском соборе в Костроме. Был очень рад, что встретилась женщина с полными вёдрами воды. Поинтересовался, как жизнь, но это была дачница; она ответила, что всё хорошо, только, мол, картошку залило нынче.

Распрощались тепло. Я пожелал ему здоровья и долгих лет творческой жизни, а он, узнав, что в Судиславле церковь никогда не закрывалась, наказал передать привет священнику. И сожалел, что не может её посетить.

А вообще он живой, энергичный и бодрый человек. Я не уловил в нём старческой усталости, а почувствовал, что за ним стоит какая-то духовная сила, если он, столько пережив на своём веку, не утратил живого, неподдельного интереса к жизни, к людям, к нашей России.

Северная правда. — 1994. — 21 июля. — С. 2.

——————————

[*] А. И. Солженицын учился на курсах при 3-м ЛАУ, а не проходил переподготовку. (Прим. публ.)

«Я приехал из тревоги за то, что здесь происходит…»

Александр Исаевич Солженицын объявился в разнежившейся на солнышке Костроме, как гром среди ясного неба, как снег на голову, как… Одним словом, ей-богу, не ждали. Великий русский писатель, правда, на то и рассчитывал, поскольку задался целью послушать и посмотреть новую Россию не по составленному в «верхах» путеводителю, а по зову, что говорится, души. Поэтому не было «кричали женщины “ура” и в воздух чепчики бросали», не было манифестаций и презентаций, был забредший к нам путник Александр Исаевич Солженицын, немного усталый, но зорко посматривавший по сторонам.

Про то, как группа костромских журналистов прорывалась на двенадцатый этаж гостиницы «Волга», нужно будет написать рассказ специальный. Всё же спасибо коллегам с телевидения «КИТ» — за три минуты до прямого эфира они разрешили-таки нам наблюдать Александра Исаевича «живьём», чем мы незамедлительно и воспользовались. А студия уже заливалась телефонными звонками. Это прознавшие про приезд писателя костромичи подсели к телеэкранам и повели с великим гостем разговор начистоту, о самом-самом…

— В России власть захвачена чиновниками, криминальными структурами. Сейчас для России вы Сергий Радонежский. Каким должен быть Дмитрий Донской?

— Да, я по пути уже несколько раз говорил: у нас нет демократии, ибо народ не управляет своей судьбой. У нас действительно олигархия, в которую вошла большей долей бывшая номенклатура, вошло чиновничество, и многие из них, увы, подкуплены. Криминальные структуры действительно начинают пропитывать эту систему, что исключительно опасно для России. Ну, а каким должен быть Дмитрий Донской? Я думаю, что сейчас не время решать что-либо мечом, надо решать терпением, выдержкой и последовательным демократизмом снизу вверх.

— Не чувствуете ли вы, Александр Исаевич, что в России скоро грянет гражданская война?

— Нет, не чувствую, и слава Богу, что нет.

— Наверняка всех костромичей интересует вопрос: почему вы проехали Свердловск, который теперь называют Екатеринбург, Читу, а остановились в Костроме?

— Всюду и везде невозможно остановиться, семь недель идёт наше путешествие, мы уже устали. А здесь я учился, много очень вынес из пейзажа Костромской области.

— Считаете ли вы себя мессией или пророком новой России, как об этом пишут средства массовой информации?

— Средства массовой информации могут писать всё что угодно, а я считаю себя писателем, который, к сожалению, вынужден, не дождавшись, чтобы мои книги по-настоящему сработали в России, обгоняя свои книги, перейти к общественным выступлениям, чтобы как-то помочь России в тяжёлую минуту.

— Раньше детей воспитывали в духе коммунизма, ещё раньше у них был Бог, а на каких идеалах воспитывать детей сейчас, чтобы они гордились своим настоящим, а не прошлым и будущим?

— В духе коммунизма у нас, знаете, воспитывали так: Павлик Морозов — герой, донёс на отца; отрекись от брата, если брат в чём-то замаран… Сейчас очень много говорят, что у нас была очень высокая коммунистическая мораль — спасибо за такую мораль, спасибо! Раньше воспитывали с Богом, сейчас это сильно упущено, потому что наш народ стал нравственно расслаблен, находится в нравственном разброде, религиозных людей осталось совсем немного, но мы должны тревожиться о наших нуждах нравственных. Да, воспитание детей важно сейчас, важно спасти подростков от растлевающей мерзкой тухлятины, которую им подсовывают, которой их кормят.

— Народ в России сейчас много пьёт, и как вы считаете: можно ли что-нибудь с этим сделать?

— Бедствие наше — пьянство, оно, конечно, преоборимо, но не такими глупыми административными методами, какими действовал Горбачёв, а нравственным самоусовершенствованием нашим и помощью наших ближних. Это ужасный бич, ужасный.

— Ваше отношение к вождю мирового пролетариата Ленину и к Октябрьскому перевороту вообще?

— Я должен сказать так: Октябрьский переворот был обязательным следствием Февральской революции. В моём десятитомном исследовании «Красное колесо» мне удалось с очевидностью показать, что после того, как произошёл Февральский переворот, другого пути, как идти к Октябрьскому перевороту, у нас не было. А вот можно ли было избежать Февральской революции — да, конечно, можно. Но здесь сложилось очень много ошибок и вин разных слоёв нашего народа, включая Великих князей и самого царя.

— Кто, по вашему мнению, может сейчас достойно справиться с обязанностями Президента?

— Я скажу так: я никого из сегодняшних политических деятелей не знаю лично — с ними не встречался и даже не видел по телевизору, потому что я телевизора, собственно говоря, здесь не смотрел, а там — тем более. И я бы затруднился сегодня ответить на этот вопрос, но по духовному потенциалу нашего народа я не сомневаюсь, что у нас много достойных людей для управления, но только вот процесс их прохождения снизу вверх никак не произойдёт.

— О чём вы думали, живя в Америке, что вы думаете сейчас о нашей жизни?

— Когда я жил в Америке, я все восемнадцать лет работал над историей нашей революции. Я просто ничем другим не занимался, я в американской жизни не участвовал. А в последние годы я с тревогой наблюдал, как пошёл выход из коммунизма, пошёл самым неудачным, тяжёлым, болезненным путём. Меня это сильно тревожило, с этой тревогой я и приехал.

— Как вы относитесь к миссионерам, которых сейчас очень много в России, и вообще к американизации общества?

— К американизации нашего общества я отношусь с большой неприязнью, потому что это внешний перехват самого поверхностного, пошлого, в том числе порчи языка. Можно учиться у Запада многому — их деловитости и тому, как они строят своё местное самоуправление, и тому, как оно справляется с местными нуждами, на четыре пятых не завися вообще ни от какого президентства и ни от каких «верхов». Но мы не это хватаем — мы хватаем пошлость, гадкую рекламу, губим свои язык! Что касается миссионеров, что я вам скажу… Россию создало православие, оно имеет перед нами самые великие исторические заслуги, но по нему пришёлся самый жестокий удар большевизма, православие сейчас еле-еле дышит, еле-еле возрождается, а миссионеры бросились к нам, чтобы захватить паству к себе. Юридически они имеют такое право, но исторически, нравственно они не выдерживают соревнования с православием. Просто у них много денег, и этими деньгами они пользуются.

— Собираетесь ли вы вместе с патриархом обратиться с призывом к россиянам покаяться за годы советской тирании?

— С таким призывом, что нужно начинать с раскаянья, я обратился двадцать лет назад в сборнике «Из-под глыб». У меня была статья «Раскаянье и самоограничение как категория национальной жизни»[*]. Я там говорил, что если мы не начнём раскаиваться в том, что мы сотворили, то мы никогда не очистимся, что дерево с дуплом — оно не живёт, оно гниёт. С тех пор я об этом говорю, но, к сожалению, воззывы мои остались совершенно втуне, к ним не прислушались. А раскаиваться есть кому, раскаиваться, собственно говоря, нужно всем, но в разной степени. Палачам и угнетателям — более всего, но никто из них не раскаивается. Нынешним ворам, спекулянтам, которые расторговывают за взятки наши недра — более всего, но никто из них не раскаивается. Наоборот, они с бокалами шампанского пируют перед телекамерами, совершенно теряя всякий разум, не понимая, какую ненависть, блевотину к себе они вызывают. Они радуются своему обогащению… А всем другим людям надо раскаиваться в том, что мы своим бытом помогали держаться у нас жестокому режиму. Каждый в чём-то виновен — что он поддакивал, что он молчал, что он трусил, что он не помогал ближнему… Раскаянье совершенно необходимо, оно у нас не началось, и без него нравственного освобождения не будет.

—Почему вы приехали в Россию, Александр Исаевич?

— Я приехал из тревоги за то, что здесь происходит. Я просто считал, что мне, может быть, как-то удастся повлиять советами, поделиться опытом — я ведь всю русскую историю изучал, а особенно с конца девятнадцатого века и до двадцатого. Может быть, мой опыт пригодится.

— Многие из «отъезжантов» говорят, что едут из страны, потому что боятся за будущее своих детей, а вы вот вернулись. Как вы думаете, какое будущее будет у ваших детей, или они будут жить в Америке?

— Биологически это вполне можно понять, а нравственно это не так. Мои дети, несмотря на американскую среду, воспитаны в русском духе, с любовью к России, и постепенно работа их перенесётся в Россию, но это не сразу делается. Сердцем же они все русские.

— А не страшно, Александр Исаевич, ехать в страну, где что ни год, то государственный переворот? Как вы относитесь к событиям октября 1993 года?

— Я в высшей степени ими огорчён. Большая часть прессы дала ложную трактовку, будто бы я в октябрьском интервью российскому телевидению сказал, что я одобряю эти события. Нет. Этого всего два года назад можно было избежать шутя, просто упустили звёздный час, упустили великий момент августа 1991 года. Несколькими бумажками, несколькими подписями можно было очистить путь от коммунизма к свободе. А началось страшное единоборство двух властей, из-за которого Россия стала распадаться. И я сказал в том интервью: выход был закономерен и неизбежен — вот всё, что я сказал.

— А считаете ли вы закономерным распад Советского Союза?

— Да, я считаю распад закономерным. Ленинская политика исключительного давления на славянские народы, особенно на русский, и унижение его духа, его культуры, всех, кто в нём выдаётся, всех, кто в нём сколько-нибудь значит, — она подготовила это всё. И я четыре года назад сказал, что Советский Союз неизбежно распадётся. Так оно и произошло.

— Есть ли организация, которая способствует претворению ваших идей в жизнь?

— Организации такой нет, у нас есть только Русский общественный фонд, созданный на гонорары «Архипелага ГУЛАГ», это четыре пятых всего, что я вообще получил. Русский фонд по мере своих материальных сил помогал детям, семьям заключённых, самим заключённым и бывшим заключённым-старикам, субсидировал издательскую деятельность.

— Не собираетесь ли вы, Александр Исаевич, создать свою партию в России, как-то объединить всех, кто хочет изменить нынешнюю ситуацию?

— Я не собираюсь ни создавать партию, ни вступать в какую-нибудь партию, потому что я считаю: способы организации людей должны быть не партийные, они должны быть территориальные, то есть демократия малых пространств. Они должны быть профессиональные, они должны быть сословные, они должны быть в широком смысле кооперативные, то есть всякое объединение — для какого-то дела, большого или малого, короткого или длинного. И порядочные люди должны бороться за свою жизнь, но это не значит, что кидаться в то, что называется политикой, когда политика превращается в политиканство. Христианство требует от нас не отрекаться от земной жизни — активно участвовать в ней всеми разумными и благородными способами. Но это не значит вести политику, когда политики заняты только коридорными расчётами и как кого свалить. Ведь отвратительно смотреть эти картины — в столице это видишь.

— Как вы относитесь к возрождению монархии в нашей стране?

— Я знаю, что есть об этом некоторые мечтатели, но монархия — это государственный строй, рассчитанный на совершенно особое психологическое состояние народа, которое давно утеряно нами. Как показала Февральская революция, оно было утеряно нами уже к началу двадцатого века. При монархии народ верит, что монарх — это божий помазанник, и у него критических соображений больше не возникает никаких. Это настолько сейчас утеряно, что нам об этом просто не стоит и говорить.

— Как вы относитесь к различным группам, в которые объединяются сегодня российские писатели?

— У России столько сейчас бед, что у меня лично не хватает сердца и головы заняться тем, как писатели разбираются друг с другом. Я уважаю писателей индивидуально, тех, которых люблю за их язык, за их образы.

— Каким вы видите развитие нашего общества, какова судьба России, по-вашему, в будущем?

— Положение наше очень бедственное, положение наше исключительно тяжёлое, но я верю в духовный и нравственный потенциал нашего народа. За эти семь недель я встретил многие десятки людей совершенно мечтательных — и духом, и разумом, и соображениями своими. Только чаще всего они не находят себе приложения, места в этой системе, которая ещё не привлекла народ к самоуправлению. А насчёт будущего… Я предлагаю прочесть в седьмом номере «Нового мира», который скоро появится, мою статью «Русский вопрос к концу двадцатого века». Вообще, у меня три тома публицистики, совершенно неизвестной здесь, у меня так много уже об этом написано, что не стоит поспешными словами заменять уже серьёзно изложенное.

— Как вы относитесь к амнистированным путчистам — Руцкому, Лукьянову и им подобным?

— Повторяю, что я конкретных политиков не берусь судить, я их даже по телевизору никогда не видел. Может быть, когда-нибудь встречусь, когда-нибудь познакомлюсь, а когда — не могу сказать.

— Не беспокоит ли вас засилье южных наций в России?

— Беспокоит. Беспокоит, потому что если, к примеру, Чечня объявляет государственную независимость, то я вообще не понимаю, почему наше правительство просто на брюхе ползёт и уговаривает: пожалуйста, пришлите вашего представителя в Совет Федерации. Я бы сказал так: из всех накроенных по-ленински, по-сталински, по-хрущёвски республик почти все фальшивы, потому что там нет нигде национального большинства. Только три республики с настоящим национальным большинством — это Чечня, Дагестан и Тува. И если они отделились, я их благословляю: ради Бога, пожалуйста, отделяйтесь! А они что делают? Объявили независимость, а наплыв к нам, скажем, чеченов, сами знаете какой, в преступном мире то и дело попадаются чеченские лица и фамилии. И я вообще считаю нашей российской исторической ошибкой, что мы веками, начиная с Бориса Годунова, шли спасать Грузию или Армению. Не надо было спасать, не наше это дело. Не надо было за Кавказский хребет ходить — не было бы кавказской войны. И Среднюю Азию тоже не надо было завоёвывать — просто от их разбойничьих набегов нужно было уберечься.

— Верите ли вы, что Россия будет вместе с Украиной?

— Я думаю, что да. И вот почему. Украина взяла на себя задачу невозможную прежде всего по культуре. Ведь там русских — двадцать один процент, да и вообще, кто считался до сих пор, русский он или украинец? И там шестьдесят три процента людей, которые считают своим родным языком русский. Значит, какую ошибку на сегодняшний день сделала Украина? Она схватила границы, которые Ленин ей подсунул. Нужно же самоограничение, и я желаю расцвета украинской культуре, но в этнических пределах Украины, там, где собственно украинские области. А сейчас — задача непомерная. Шестьдесят три процента населения надо переучить языку, который не имеет пока никакого мирового значения. Эту же культурную задачу за двести лет нельзя решить! Всё это обрекает их на нестойкое существование, и симпатии к объединению славян будут расти. Я всегда настаивал: три славянские республики должны быть вместе, а также Казахстан. Но этого надо достигать мирным путём, мирным объединением, постепенным входом в историю.

…Вот, пожалуй, самые существенные вопросы и ответы них, которые около часа прямого эфира занимали умы костромичей. Остаётся добавить… А что, собственно, остаётся добавить? Главное, что человек, первым во весь рост поднявшийся против ненавистного режима, теперь с нами и среди нас. И отлично, между прочим, в свои семьдесят пять лет выглядит. Но тут уж наше огромное спасибо Политбюро ЦК КПСС и Леониду Ильичу Брежневу лично за то, что своевременно выдворили Солженицына из страны-тюрьмы, чем невольно и сохранили его для сегодняшней похмельной, но вроде как очнувшейся России.

В. РАХМАТОВ.

Северная правда. — 1994. — 20 июля. — С. 2.

——————————

[*] Правильно: «Раскаяние и самоограничение как категории национальной жизни». (Прим. публ.)