Царская колыбель

Станислав Лесневский

Боже, Царя храни!
В.А. Жуковский

Кто бы мог ещё недавно подумать, что мы отметим 380-летие основания династии Романовых и что в Костроме, которую издревле именовали колыбелью Дома Романовых, множество людей со всей России и даже со всего мира соберёт десятидневный историко-художественный праздник.

Я знаю, что идею провести фестиваль «Вехи» первым высказал и взялся за её осуществление костромской артист Анатолий Жадан, воодушевив своим замыслом влиятельных земляков. Но не знаю, чья это была мысль — сделать эмблемой «Вех» зрительный образ памятника, которого давно нет. А стоял памятник на центральной площади Костромы… И вот по всему городу — на щитах, плакатах, афишах — бюст юного Михаила Романова на вершине колонны, а у подножия колонны — коленопреклонённый и молящийся Иван Сусанин.

И площадь — снова Сусанинская, а ещё недавно — площадь Революции. До установления памятника (в 1851 году) была она Екатеринославской. Впрочем, костромичи в обиходе именуют её запросто — «сковородкой». А мне она напоминает чашечку цветка, от которого лепестками улиц расцветает Кострома. Говорят, что когда государыня Екатерина Великая утверждала план Костромы, на пол упал веер императрицы. Оттого, мол, вышло повеление, чтобы улицы города расходились от центра лучами…

Уютный лад Сусанинской площади создают милые творения губернского ампира, заглядевшиеся на пожарную каланчу, которая сегодня стала почти игрушечной, но хранит полузабытые предания русской провинции. И, может быть, отсюда какая-то душевная мягкость, старинная гармония разливаются лепестками улиц, сообщая костромичам природную доброту, гостеприимную ласковость, взаимную терпеливость, а всех, кто спешит и озабочен, невольно останавливая, замедляя, чтобы можно было услышать в душе давний дорогой мотив.

Костромой, сказывают, древние славяне называли божество весны. На праздниках бога солнца Ярилы Кострому делали из веток и соломы, а потом бросали в реку или в огонь. Недаром и Снегурочка великого русского драматурга — костромичка.

Кострома — весна, пробуждение, надежда…

* * *

В жизни православной Святой Руси суждено было Костроме в 1613 году принести измученному войной и лишениями русскому народу весеннюю весть о конце Смутного времени, о воцарении первого государя из древнего рода Романовых — Михаила Феодоровича (так писали в старину, да ещё через «фиту» — Ѳ). И в канун весны погиб, спасая царя, костромской (из села Домнина и деревни Деревеньки) крестьянин Иван Осипович Сусанин. Нет выше подвига, сказано в Писании, чем положить живот свой за други своя. Сусанин отдал жизнь за царя, значит, за Отечество. Царь, помазанник Божий, хранил Россию. Вот почему памятник, стоявший на центральной площади Костромы, изображал Ивана Сусанина коленопреклонённым и молящимся у подножия колонны, которую венчал бюст царя Михаила Феодоровича.

Мысль о сооружении монумента была высказана государём императором Николаем Павловичем в октябре 1834 года, во время высочайшего посещения Костромы.

Строился памятник на средства, собранные по всей России. Торжественная закладка состоялась в 1834 году, открыт был памятник 14 марта 1851 года. Автор монумента — выдающийся петербургский скульптор В. И. Демут-Малиновский. Скульптор создал памятник и царю, и крестьянину. Лицевую сторону пьедестала украшал барельеф, запечатлевший мученическую гибель героя. На другой стороне золотом была высечена надпись: «За Веру, Царя и Отечество живот свой положившему поселянину Ивану Сусанину благодарная Россия». Герб Российского государства и герб Костромы подтверждали державный смысл монумента.

Но где же этот прекрасный памятник? Ведь он стоял на Сусанинской площади, и государи, посещавшие Кострому, кланялись величественному и простому монументу… Вокруг памятника Ивану Сусанину и Сусанинского сквера следовал путь государя императора Николая Александровича в мае 1913 года, в дни празднования 300-летия царствования Дома Романовых.

Памятник разрушили в 1918 году. Гранитная колонна была закопана в землю под сквером, а сейчас она — на складе. Больше ничего не сохранилось. Но возвращение площади прежнего имени — залог того, что памятник со временем будет восстановлен. Зрительный образ старинного монумента любим и популярен в Костроме, хотя на взгорье над Волгой поставлен новый памятник Ивану Сусанину (работа Никиты Лавинского).

Но именно традиционный образ украсил город в дни фестиваля «Вехи» в мае — июне 1993 года. Так начал оживать снесённый монумент…

* * *

Костромичи помнят предание, что ещё святой Геннадий Костромской был первым провозвестником славы Дома Романовых. Он посещал семейство Романа Юрьевича Захарьина и благословил детей боярина — Даниила, Никиту и Анастасию. Анастасия стала супругой Иоанна Грозного, а сын Никиты — Феодор — это будущий патриарх Филарет, отец Михаила Феодоровича Романова. Народ видел в Михаиле Романове достойного, природного наследника царского трона и царской державы.

Родовой вотчиной матери Михаила Феодоровича Романова — инокини Марфы, урождённой Ксении Ивановны Шестовой, — было село Домнино, в 70 верстах от Костромы, в Кремле которой находился «осадный двор» Романовых.

После изгнания польских захватчиков из Московского кремля инокиня Марфа и Михаил, вышедшие из плена, покидают Москву и едут в свою костромскую вотчину Домнино. Между тем 21 февраля 1613 года Земский Собор в Москве единодушно избирает царём Михаила Феодоровича Романова.

2 марта 1613 года из Москвы в Кострому двинулось великое посольство. 13 марта посольство прибыло в село Новосёлки (Селище), в 2 верстах от Костромы, за Волгой, напротив Ипатьевского монастыря, где поселились инокиня Марфа и Михаил Романовы.

14 марта 1613 года стало днём основания царствующего Дома Романовых. Произошло это событие в Троицком соборе Ипатьевского монастыря, где после долгих просьб от посольства инокиня Марфа дала согласие на вручение царского скипетра своему 16-летнему сыну Михаилу. Чудотворной иконой Феодоровской Божией Матери был умолен и благословлён на царство Михаил Феодорович Романов.

Осенью 1619 года государь вместе со своей матерью побывал в Костроме, в Домнине, в Макарьевском Унженском монастыре. Поклонился Феодоровской иконе Божией Матери и святому угоднику и чудотворцу Макарию Унженскому — за спасение и умиротворение Отечества и Церкви, за своё избрание и за освобождение своего отца патриарха Филарета из польского плена.

С тех пор государи российские, путешествуя в Кострому, непременно посещали Ипатьевский монастырь, Троицкий собор в монастыре, Успенский собор в Костромском кремле, где хранилась и почиталась Чудотворная икона Феодоровской Божией Матери, покровительницы Дома Романовых и Костромы. Трижды земным поклоном кланялись Чудотворной иконе российские цари и императоры, целовали образ Богородицы.

14 (27) марта — день восшествия на Российский престол первого государя из рода Романовых — празднуется Русской Православной Церковью как день Чудотворной иконы Феодоровской Божией Матери.

Рассказывают, что в 1918 году в Екатеринбурге, в доме Ипатьева, где были злодейски убиты последний российский император и царская семья, нашли принадлежавшую императрице икону Феодоровской Божией Матери. Есть свидетельство, что без этой иконы императрица никуда не выезжала и не представляла себе жизни… А начиналось все в Ипатьевском монастыре…

Ипатьевский монастырь, колыбель Дома Романовых, пережил трудные времена. В советскую эпоху святую обитель закрывали, разоряли, заселяли… И, наконец, после реставрации, уже в недавние десятилетия, создали в монастыре государственный музей-заповедник.

Сияют главы Троицкого собора, где словно первозданными предстают росписи Гурия Никитина — великое творение костромского изографа XVII века. Поражают мощью крепостные стены и башни монастыря. Но не слышны молитвы… И до недавнего времени, в сущности, ничто не напоминало о Романовых, о царском Доме. Даже в палатах бояр Романовых… И только в самое последнее время приходят в эти стены фотопортреты государя императора Николая Александровича, царской семьи — царственных мучеников…

Эмалевый крестик в петлице
И серой тужурки сукно…
Какие прекрасные лица,
И как это было давно…
Какие печальные лица,
И как безнадёжно бледны —
Наследник, императрица,
Четыре великих княжны…
(Георгий Иванов)

Красота и благородство этих трагических лиц — выражение красоты Дома Романовых, зримым подобием, могучим образом которого является Ипатьевский монастырь: Вера, Царь, Отечество. «Палладиум России»,— сказал Карамзин о самодержавии. Паллада — защита, оборона, оплот.

* * *

Почему дом церкви, дом молитвы — Ипатьевский монастырь стал колыбелью Дома Романовых? Почему у истоков династии стоит самопожертвование русского крестьянина? Вот великие ответы, над которыми мы слишком долго потешались: Православие, Самодержавие, Народность — в единстве!

Н.А. Бердяев был убеждён: «Огромное значение для душевной дисциплины русского народа имела идея Царя. Царь был духовной скрепой русского народа, он органически вошёл в религиозное воспитание народа». И философ полагал: «То, что создано долгой историей народа, не может быть так скоро изменено. К этому все относились слишком легкомысленно…»

Я уверен, что дом молитвы, колыбель Дома Романовых, должен вернуться в лоно Русской Православной Церкви. Первые шаги на пути к возвращению в Ипатьевский монастырь делает сегодня Церковь, но пока здесь ещё музей, которому больше негде быть. Лишь начинается осознание, что Ипатьевский монастырь не просто «учреждение культуры», а национальная святыня…

В воскресенье, 30 мая 1993 года, поздним вечером тысячи людей заполнили огромную лужайку Нового города Ипатьевского монастыря. Фестиваль «Вехи» проводил, наверно, своё самое грандиозное торжество: Большой театр давал в стенах Ипатьевского монастыря оперу Михаила Ивановича Глинки «Жизнь за Царя». И здесь это возвращённое название великой оперы обрело особый смысл. Прожектора осветили Зелёную башню монастыря. Зазвучали знакомые звуки, любимые арии. Погибал и воскресал Иван Сусанин.

И пусть это было всего лишь зрелище, я думаю, никогда костромичи с таким волнением не слушали классическую оперу, никогда такой серьёзностью не наполнялись произносимые у стен Московского Кремля (а сейчас в Ипатьевском монастыре) хрестоматийные слова: «Славься, славься, Святая Русь… Славься, славься, наш Русский Царь…»

* * *

Когда стоишь на высоком костромском берегу Волги, там, где поднимались — ещё шестьдесят лет назад — златоверхие главы Успенского и Богоявленского соборов, можно представить, как встречали приплывающих белокаменные стены Костромского кремля.

Но труднее вообразить, даже видя фотографии и кинохронику, что всего восемьдесят лет назад сюда прибыл последний российский император. Кто же знал тогда, что до катастрофы оставалось четыре года.

«Боже, Царя храни!» — звучали слова народного гимна, и эти же слова были начертаны повсюду. Невольно думаешь о том, что сталось потом с людьми, которые тысячами высыпали тогда к Волге… Как сложились их судьбы? Да и было ли всё это?

Между тем действительно солнечным днём 19 мая 1913 года у городской пристани Костромы толпы народа смотрели на медленно подплывавший под императорским штандартом царский пароход «Межень» в сопровождении императорской флотилии.

Кострома вместе со всей Россией праздновала 300-летие царствования Дома Романовых. Это был не просто внешний юбилей. Удалось сделать много полезного для города — построена электростанция, открыт музей, создана больница. На берегу Волги возвели целый городок — промышленную и сельскохозяйственную выставки. Для Костромы ведь это был особый праздник.

И вот Кострому посещает государь император Николай Александрович вместе с августейшей семьёй, как принято было именовать высоких гостей.

Это были насыщенные, величественные, а для нас сегодня и поучительные дни. 20 мая 1913 года императорский пароход «Межень» отплывал от Костромы вверх по Волге, в Ярославль. Летописец тогдашний повествует: «Ударили в большой колокол у Ипатия, и тотчас же начался перезвон на колокольнях городских церквей. Кострома провожала Августейшего Гостя и его семейство в дальнейший путь».

Вот фотоснимок, на котором — отплывающая «Межень» и толпа народа у городской пристани. Видно, что многие прощально машут вслед… Современный историк констатирует: «Уплывал вдаль царский пароход, и будто медленно уплывали вместе с ним 300-летний Романовский Дом, прежняя Россия. Народ в путь добрый провожал, но впереди уже виднелись совсем иные берега…»

Медленно, но «отплывал» и великолепный соборный ансамбль Костромского кремля, поднимавшийся над Волгой… В 1934 году он будет взорван… На постаменте памятника 300-летию царствования Дома Романовых (в основание его государь положил закладной кирпич) будет водружена огромная скульптура «вождя мирового пролетариата», с простёртой указующей дланью (а на месте соборов едва не построят обком партии…).

* * *

Мы стоим под этой протянутой рукой на высоком берегу Волги, на зелёной лужайке, где в траве видны кирпичные осколки. Историк Татьяна Войтюк, влюблённая в Кострому, рассказывает, что когда-то все, плывшие по Волге, не могли оторвать глаз от Успенского и Богоявленского соборов, от высокой колокольни, творения костромича Степана Воротилова, выдающегося зодчего XVIII века.:. И многим примечателен, дорог памяти Костромской кремль! Там были и городские часы, и библиотека. В Успенском соборе хранилась и почиталась святыня — Чудотворная икона Феодоровской Божией Матери.

Но, оказывается, есть в нынешней Костроме люди, мечтающие о восстановлении ансамбля Костромского кремля. Антонина Васильевна Соловьёва, ответственный секретарь местного фонда культуры (правда, месяцами не получающая зарплату), говорит об этом как о реальном деле. И приводит меня в реставрационные мастерские, знакомит с архитектором Леонидом Сергеевичем Васильевым, который разыскал чертежи и обмеры соборов, чудом сделанные почти перед самым взрывом Кремля. Леонид Сергеевич показывает — готовы эскизные проекты реставрации храмов. Может быть, маленький Кузьма, сынишка Тани Войтюк, сумеет полюбоваться на вознёсшийся к небу Костромской кремль.

Кто знает, сколько надо прожить, чтобы увидеть над Волгой восстановленные соборы, но ведь дожила до наших дней девяностолетняя Вера Александровна Шитова, которая видела и запомнила приезд государя в Кострому в мае 1913 года. А разыскала её современная молодая женщина с гимназической косой — краевед Татьяна Гончарова, которая записала рассказ Веры Александровны, Верочки, смотревшей в окно восемьдесят лет назад и на всю жизнь запомнившей белое платье и бусы императрицы, бородку и симпатичное лицо царя, дочерей, Алёшу, белых царских коней, крики «ура» и звон Успенского собора…

* * *

Помню, мне было лет девятнадцать, когда я и мой сверстник Вадим Кожинов (на год младше меня), странствуя по России в основном с помощью студенческого билета, едва ли не случайно приплыли в Кострому, и могучая Молочная гора втянула нас от Волги в город, сразу в знаменитые торговые ряды. И с этого мига Кострома осталась во мне…

С Виктором Бочковым, архивистом и краеведом, мы шли по улицам Костромы. Он читал город, как открытую книгу, и в окнах домов словно возникали Островский, Писемский, Розанов, Сологуб, Рязановский, Ремизов, герои этих писателей. (В шестидесятых я приходил к Бочкову в архив, который помещался тогда в Богоявленском монастыре, и видел, как со стен осыпаются бесценные фрески Гурия Никитина. Архив всё собирались переселить, пока не случился пожар, уничтоживший и фрески, и архив…)

Мы шли к Игорю Дедкову, и вот где было пиршество споров, книг, идей! Здесь читались, обсуждались и Леонтьев, и Розанов, и Бердяев, и Солженицын. А в областной библиотеке можно было посмотреть такие книги, о которых в столице мало кто слышал. Всё это знали, изучали и Дедков, и Бочков, и Пьяных, и Леонович…

Кострома стала для меня кладезем мыслей, образов, веяний. Здесь бушевали краски Николая и Татьяны Шуваловых, Алексея Козлова, Евгения Радченко. Звучало слово Юрия Куранова. Здесь, должно быть, началась моя собственная дорога к храму.

Я застал Ипатьевский монастырь ещё полуразрушенным, полуброшенным, полузаселённым. Потом на моих глазах он становился едва ли не образцовым советским музеем. Но ведь я никогда не чувствовал его монастырём. И совершенно абстрактно представлял себе как место пребывания инокини Марфы и её сына Михаила…

Кострома для меня была домом друзей, произведением искусства, романтическим воспоминанием. Но я, собственно, не знал и не чувствовал Костромы царской, да и Кострому церковную вбирал островками, фрагментами и больше художнически, чем духовно.

Тут были свои вехи. Русский усадебный мир открыл живописец Григорий Островский. Русский деревенский и сказочный мир — Ефим Честняков. Этими открытиями мы обязаны подвижничеству Виктора Игнатьева, Савелия Ямщикова…

Но совершенно особым событием стала для меня в мае прошлого года религиозно-философская конференция в Костромском духовном училище, посвящённая В. В. Розанову и отцу Павлу Флоренскому. Я услышал не только филологов, историков, краеведов, но и священников — отца Евгения и отца Григория[1], говоривших увлечённо и свободно. Привлёк своим словом епископ Костромской и Галичский Александр.

* * *

«Церковь есть не только корень русской культуры… но она есть и вершина культуры», — понимал В.В. Розанов. Этому меня учили и Оптина пустынь, и Черниговский скит. И вот тогда я понял, что приехал в новую Кострому. Нет, это не личная исповедь — хочу объяснить, почему стали возможны в Костроме «Вехи». Я не представлял, что здесь пришло в культуру новое поколение тридцатилетних молодых людей, для которых естественно всё то, что я слишком поздно стал открывать для себя.

Например, Николай Муренин фактически создал журналы «Костромская старина» и «Губернский Дом», которые поместили к 300-летию династии Романовых целый ряд совершенно новых публикаций. Андрей Анохин собрал дома редчайшую «Костромиану» и подготовил к «Вехам» уникальное репринтное издание — «Празднование Трёхсотлетия Царствования Дома Романовых в Костромской губернии 19—20 мая 1913 года» Н. Н. Виноградова. Татьяна Войтюк, Антонина Соловьёва, Лариса Сизинцева выпустили к юбилею Дома Романовых интереснейшие краеведческие книги[2]. Священник и поэт Вячеслав Шапошников трудится на ниве православного книгоиздания и просвещения. Монах отец Вадим собрал в своей келье маленький музей Дома Романовых…

Не смогу назвать всех, но хочу сказать об атмосфере — здесь помнят о наследии. Готовятся к выпуску книги выдающихся историков-краеведов А.А. Григорова и В.Н. Бочкова, проводятся чтения, им посвящённые. Я слышал, как спорят искатели истины на заседаниях религиозно-философского общества. Эта бескорыстная увлечённость осталась в русской провинции. Нигде не встречал такого ревнителя просвещения, как городской голова (мэр) Костромы Борис Коробов. А к профессору Юрию Лебедеву прислушиваются филологи Москвы, Петербурга, Сорбонны.

Я не изучал весь механизм организации фестиваля «Вехи» (знаю только, что средств постоянно не хватало). Но прекрасные концерты, спектакли, выставки убеждают лучше выкладок. Я бы назвал шедевром реставрации здание и интерьер Дворянского собрания, где размещена галерея великолепных портретов российских императором и где в присутствии великокняжеской семьи с благословения епископа Александра был основан Романовский фонд. Признаюсь, мне неведомы тонкости генеалогии и престолонаследия, но вместе со всеми я разделил общее тёплое чувство к высоким гостям праздника — к великокняжеской семье, к их императорским высочествам — Марии, Леониде и юному Георгию, совершающим паломничество по Святым местам России и являющимися живым воплощением памяти Дома Романовых[3]. Вместе все мы стояли в храме, вместе шли, повторяя путь следования Государя и царской семьи восемьдесят лет назад. Вместе обошли и объехали сусанинские края…

* * *

Я впервые побывал в Сусанине (бывшее Молвитино) лет тридцать назад, видел грустную церковку, что нарисовал Саврасов в картине «Грачи прилетели», ночевал в какой-то сиротской гостинице и пытался представить себе гиблые болотистые чащи, куда завёл польских завоевателей Иван Сусанин.

И с этим непрояснённым чувством вернулся в Кострому…

Дважды посещал Сусанино нынче. Я и не знал, что в 1988 году в Воскресенской церкви открыли «Музей подвига Ивана Осиповича Сусанина». Церковь утончённая, красивая, старинная — 1690 года. Музей неплохой: я ценю такие добросовестные провинциальные музеи со множеством фактов и предметов. Он и оформлен поэтично, любовно, патриотически. Здесь и история призвания Михаила Романова на царство, и судьба Ивана Сусанина, и громадное эхо подвига — легенда и быль одновременно.

Мария Ивановна Рыбкина, смотритель музея. Много лет она была главным агрономом района, всё тут знает, и мы с ней обошли и объехали сусанинские окрестности, да и музей она нам представила подробно. Душевно близка мне оказалась Мария Ивановна тем, что она не излагает разных версий историков, а знает подвиг Сусанина по стихам Рылеева, которые читает наизусть и с удовольствием. Я тоже с детства помню эти стихи, и для меня они самый авторитетный первоисточник.

Мария Ивановна обратила моё внимание на розоватый гранитный камень у церкви. С одной стороны надпись легко читается: «Благодарные крестьяне Молвитинской волости». С другой стороны надпись сбита, но разобрать можно: «Царю-освободителю». Видимо, это был постамент памятника государю Императору Александру II. (В Костроме в прежние времена стояла Александровская часовня — в память мученической кончины Императора Александра II. Тоже снесли…)

Живой, конфликтной оказалась ситуация с храмами в Сусанине. Если в тёплом Воскресенском храме — музей, то в холодном Никольском — действующая церковь. Служит там молодой красивый священник — отец Павел. У него и матушки Натальи трое детей. По первоначальному образованию они историки. С энтузиазмом говорит о своей миссии отец Павел, надеется, что музей переведут в другое здание, а Воскресенскую церковь тоже отдадут верующим. И мне эта встреча больше сказала об Иване Сусанине, чем любая экспозиция.

Сусанино — село большое, а Молвитино было ещё больше. В музее есть снимок гостиницы, которую построили молвитинские купцы Сутягины; не зря они назвали её «Париж».

Молвитино и его окрестности были, конечно, знамениты, почитаемы на Руси ещё со времён царя Михаила Феодоровича. В апреле 1866 года молвитинский крестьянин Осип Иванович Комиссаров спас в Петербурге, у Летнего сада, государя Императора Александра II от каракозовского выстрела. Некрасовские строки об этом: «Сын народа! Тебя я пою! /Будешь славен ты много и много: /Ты велик, как орудие Бога,/ Направлявшего руку твою!»

В 1879 году в Костроме возникло Александровское православное братство, стремившееся обустроить и отметить места, связанные с памятью царя Михаила Феодоровича Романова, его матери — инокини Марфы (Ксении Ивановны Шестовой), Ивана Осиповича Сусанина. Обществу и его деятельности покровительствовал государь Император Александр II. Были построены новые дома, открыты училища, богадельня, сельскохозяйственная школа. Конечно, братство заботилось о церковных приходах и храмах. В 1913 году на средства местных крестьян соорудили часовню на месте, где, по преданию, в деревне Деревеньки стоял дом Ивана Осиповича Сусанина. Деревни теперь нет, одинокая часовня стоит на краю леса…

А на высокой горе, под которой стелется заросшее Исуповское (ныне Чистое) болото, где совершил свой подвиг русский поселянин, уже в наше время поставлен огромный природный камень-валун с надписью: Иван Сусанин. 1613.

Но в Домнине мы увидели, наверно, самый живой памятник великой истории. Место это возрождается. Сейчас здесь подворье Богоявленско-Анастасьинского монастыря во главе с матушкой игуменьей Иннокентией из Пюхтицкой обители. Дело Александровского православного братства продолжается; даже небольшая ферма сестрицами и послушницами создана, помощники приезжают отовсюду, в том числе из-за рубежа (например, из Швейцарии).

Седой отец Георгий благословляет, крестит и целует нас, открывая церковь Успения Божией Матери, построенную в 1827 году на памятном великом месте — месте дома Ксении Ивановны Шестовой, матери царя Михаила Феодоровича, о чём гласит старинная надпись, начинающаяся так: «Во славу Бога храм сей благословил построить Епископ Евгений 1809 года января 16 при иерее Данииле Иванове. Освящен при сыне его протоиерее Алексее 1818 мая 9 и 1827 ноября 30». По преданию, на прицерковном кладбище села Домнина похоронен Иван Осипович Сусанин. Стояла здесь когда-то древняя церковь во имя Воскресения Христова.

Вся наша надежда на Воскресение…

И хоть все ещё простёрта над Волгой тяжёлая рука, летит и летит посланная 21 февраля 1913 года царская телеграмма: «Радуюсь мысли быть в скором времени среди близких Моему сердцу Костромичей. Николай».

А вот и к заполненному народом берегу подплывает под императорским штандартом царский пароход «Межень»…

Боже, Царя храни!
Сильный, Державный,
Царствуй на славу нам,
Царствуй на страх врагам,
Царь Православный!
Боже, Царя храни!

Боже, Царя храни!
Славному долги дни
Дай на земли;
Гордых смирителю,
Слабых хранителю,
Всех утешителю
Всё ниспошли!

————————

[1] Правильно: Георгий. Речь идёт об о. Евгении Никитине и о. Георгии Эдельштейне. (Прим. публ.)

[2] Утверждение верно только относительно Татьяны Войтюк. (Прим. публ.)

[3] Ср.: «<…> В преддверии похорон царской семьи (в 1998 году. — Публ.) в Россию часто приезжала княгиня Леонида Романова, ставшая Романовой только в браке (в девичестве Багратион-Мухранская). Её дочь от этого брака Мария вышла замуж за герцога Гогенцоллерна, так что внук Леониды Георгий Гогенцоллерн вряд ли мог считаться прямым наследником Романовых. Именно благодаря упорству Лихачёва никакого “особого статуса наследников” эта семья так и не получила. <…> Резко и аргументированно возражал Лихачёв и против притязаний семьи великого князя Владимира Кирилловича на престол» (Попов В.Г. Дмитрий Лихачёв. — М., 2013. — С. 235).