мерянская фразеология
Восстановление любого мерянского фразеологизма, представляющее
интерес прежде всего с точки зрения фразеологии и синтаксиса, требует и
всестороннего фонетического, грамматического и лексико-семантического
анализа, связанного с этимологическим истолкованием и синтезом
полученных результатов, при котором одинаково важны и
сопоставительно-типологический подход, и сравнительно-исторические
данные финно-угорских языков. Поэтому вопрос о реконструкции
мерянских фразеологизмов дает возможность через нее взглянуть конкретно и
на общую проблему восстановления дославянских языковых субстратов.
К числу подобных фразеологизмов принадлежит русский (диалектный) приветственный оборот Елусь поелусь, записанный в бывшем Солигаличском уезде Костромской губернии (ныне Солигаличский р-н Костромской обл.). В «Словаре русских народных говоров» [СРНГ VIII: 349] он объясняется как «хлеб да соль (приветствие во время обеда)». Выражение записано в первой половине XIX в., поскольку в XVIII в. диалектные слова и выражения почти не записывались, кроме того, данное выражение впервые фиксируется в «Опыте областного великорусского словаря» 1852 г., где предпринята и попытка его объяснения:
«Елусь (сов. поелусь) повелительное наклонение, употребляется во время обеда, в виде приветственного междометия: хлеб да соль» [ООВС: 54]. Таким образом, составители словаря (а возможно, еще лицо, записавшее выражение) воспринимали и слово елусь, и форму поелусь как глагол в повелительном наклонении, причем элемент по- в форме поелусь рассматривался ими как приставка по-, служащая для образования совершенного вида, ср.: ешь — поешь, пей — попей, неси — понеси и т.п. Выражение в целом рассматривается здесь если не как полностью русско-славянское, то во всяком случае как оформленное согласно правилам русской грамматики, в частности в видовом отношении. Тем не менее именно с точки зрения славянских элементов русского языка эти слова и их форма труднообъяснимы. Правда, если считать форму производной от глагола елузить, то можно было бы принять как возможную форму повелительного наклонения елусь (с отражением фонетического оглушения), ср. такую же фонетическую форму волтусь (орф. волтузь) от диал. рус. волтузить (укр. вовтузити) «бить кого-либо (что-либо), схватив его». Глагол елузить не обнаружен, зато в говорах близких местностей представлены глагольная форма наелузиться «наесться до отвалу» (Костр. губ. – Гал) [МКНО] и несколько видоизмененная форма наюлызиться «то же» (Костр. губ. – Кин) [МКНО]. И по форме, и по значению оба глагола скорее всего производные от елусь. Таким образом, ничего не объясняя, они возвращаются к тому же выражению, создавая явный порочный круг. Тем не менее эти данные не бесполезны, поскольку они косвенно указывают на употребление выражения елусь (поелусь) — по крайней мере в прошлом, до того как в Солигаличском районе (уезде) было записано это выражение — также в бывших Галичском и Кинешемском уездах Костромской губернии (ныне в Галичском р-не Костромской и Кине-шемском р-не Ивановской областей). Поскольку все три района были в прошлом местом обитания мери, вполне закономерен вопрос, не является ли рассматриваемый оборот мерянским, сохраненным частью русских говоров на русской языковой территории. При этом чрезвычайно важно сразу же подчеркнуть, что все три местности принадлежат именно к бывшей территории распространения мерянского и никакого другого финно-угорского языка и ввиду этого расположены в настоящее время на собственно русской языковой территории, вдали от каких-либо финно-угорских народов и их языков.
В пользу мерянского происхождения оборота также говорят его собственно языковые особенности. Выражение елусь поелусь при этимологическом анализе обнаруживает возможность его расчленения на слова, с одной стороны, несомненно финно-угорские по происхождению, с другой — присущие в своей своеобразной форме, по-видимому, из финно-угорских только мерянскому языку. Лексема елусь здесь отнюдь не одинока, на бывшей мерянской территории есть и другие, явно связанные с ней слова, которые, являясь финно-угорскими по происхождению, дают основание причислить их к мерянским ввиду своего своеобразия. Ср., например, такие диалектные (и арготические) слова с той же территории, как неёла «нет» (букв. «не есть»), эст. Та еi оlе орilапе1 (букв. «Он не есть ученик(ом)») (Яр. губ. — Углич) [Свеш.: 93] не1ола «нет» (Твер. губ. — Каш) [ТОЛРС XX: 166], неёла «неудача» (Костр. губ. — Не-рехт) [ООВС: 124], ёла «есть» (Яр. губ. — Углич) [Свеш.: 93] *еi оla > *е joаl) «не есть»; форма ёла «есть» образовалась, очевидно, уже на русской почве от неёла «нет (не есть)». Что касается явно вторичного значения «неудача» (неёла) и «удача» (ёла), то с ним, возможно, как калька частично связано рус. (диал.) есть «имущество, приданое» (Костр. губ.) [МКНО], а также формы того же корня типа ульшага «умерший, покойник» [Свеш.: 92 — Углич] (по образцу бедняга, трудяга от ульша «бывший» с формантом -ша, связанным с мар. -шо (колы-шо «умерший»), ср. рус. (Яросл., Костр.) побывшиться (букв.) «стать бывшим, то есть умереть» [ЯОСК], ульшил «умер» [ЯОСК], [Свеш.: 92 — Углич], ульшили «убили» [ЯОСК], [Свеш.: 92 — Углич] (два последних глагола образованы также от ульша «бывший»), р. Ульшма (букв.) «бывшенье, т.е. гибель, смерть» (Костр.).
Все приведенные выше слова представляют собой образования, связанные с финно-угорским глаголом *wоlе — «быть», ср.: ф. оllа «быть», эст. оlеmа, морд. (эрзя, мокша) улемс, мар. улаш «то же», коми волi «был», удм. вал «был», хант. (казым.) вðл”ты «быть, жить», манс. 0li «будет», венг. vоlt «был» [ОФУЯ: 417; КЭСКЯ: 65, 67, 71; MSzFUE III: 669-671; SKES II: 427-428]. Своеобразие мерянских форм языка обнаруживается в том, что часть их, связанная с глаголом быть — как правило, это формы, где исходное корневое ол- перед гласным, —получила перед начальным о- вторичное й -, а формы, где в следующем после ол -слоге гласный выпал, в результате последовавшего удлинения заменили первоначальное о- позднейшим у-. Этот процесс вообще характерен для мерянского языка, ср. мер. *urma «белка» при ф. огаvа «то же». Вследствие сказанного форму написания елусь следует понимать или как орфографическую передачу действительного фонетического елусь (случаи подобной неточности встречаются и при передаче мерян-ских по происхождению местных названий, ср. орфографические Бекса, Челсма в Галичском р-не Костромской обл., произносимые Бёкса, Чёлсма), или как отражение действительного произношения, где согласно особенностям фонетики русского литературного языка безударное -ё- было заменено -е- (для севернорусских говоров -ё- характерно не только в ударной, но и безударной позиции).
1 Таким образом, рус. (арг.) неёла отражает, видимо, в качестве полукальки форму мерянского отрицательного спряжения.
Как бы то ни было, исходя из других известных форм глагола быть в мерянском языке, отраженных в лексике постмерянских русских говоров, первоначальной, ме-рянской, следует признать форму ёлусь.
Ввиду того, что слово ёлусь, несомненно, является глаголом и в то же время выступает в приветственном обороте, где самым естественным есть доброе пожелание, наиболее логично его рассматривать (в чем можно согласиться с его трактовкой в словаре) как форму повелительного наклонения. Но поскольку производные от него или связанные с ним глаголы наелузиться, наюлызиться имеют значение «наесться (досыта)», а глагол ёлусь — это одна из форм глагола быть, форму ёлусь нельзя связать со значением «ешь (наедайся)», а следует рассматривать только в качестве одной из форм повелительного наклонения глагола быть.
С формальной и семантической точки зрения логичнее всего видеть в ёлусь форму 3 л. ед. ч. повел. накл., поскольку с семантической точки зрения в пожелании, связанном с едой, трудно представить себе глагольную форму со значением «будь», больше напрашивающуюся при пожелании здоровья (будь здоров!). Возможность форманта -сь в качестве показателя 3 л. ед.ч. повел. накл. подтверждают многочисленные параллели из других финно-угорских языков с суффиксом -s-, как полагает Б.А.Серебренников, первоначально суффиксом притяжательности 3 л. ед.ч., ср.: морд. кундазо «пусть ловит» [Серебр. Ист. морф. морд. яз.: 167], мар. luδ-sо «пусть читает»2, саам. bottu-s «пусть приходит», возможно, также коми (med) munаs «пусть пойдет» и удм. (med) munoz «то же»3.
Следовательно, значение слова ёлусь (зафиксированное елусь) следует истолковывать как «пусть будет», букв. «пусть есть» или, прибегая к помощи языков, позволяющих передать данную форму в ее синтетическом (однословном) виде, перевести ее с помощью нем. (es) sеi или фр. sоit.
Поскольку форма ёлусь и в корневой и в суффиксально-флективной частях обнаруживает себя как чисто финно-угорская, мерянская, возникает повод для сомнения в интерпретации элемента по- как приставки уже потому, что в данном случае речь идет, очевидно, не о кальке или полукальке, а о сохраненном в русской народной фразеологии подлинном мерянс-ком фразеологизме. Заимствование же морфологического форманта, тем более префикса, в мерянский язык маловероятно, поскольку он, как и все финно-угорские языки, по-видимому, не знал префиксации, которая значительно позже стала развиваться в некоторых финно-угорских языках (в частности, венгерском и эстонском). Более
2 Другого мнения о происхождении -s-(< *s-) придерживается И.С.Галкин [Галкин: 140].
3 Ср. у Б.А.Серебренникова [Серебр. Ист. морф. перм. яз.: 292), где он высказывает мнение по поводу возможной, хотя еще и не выясненной, связи данных пермских форм с формой 3 л. ед.ч. повел. накл. приведенных выше финно-угорских языков.
К числу подобных фразеологизмов принадлежит русский (диалектный) приветственный оборот Елусь поелусь, записанный в бывшем Солигаличском уезде Костромской губернии (ныне Солигаличский р-н Костромской обл.). В «Словаре русских народных говоров» [СРНГ VIII: 349] он объясняется как «хлеб да соль (приветствие во время обеда)». Выражение записано в первой половине XIX в., поскольку в XVIII в. диалектные слова и выражения почти не записывались, кроме того, данное выражение впервые фиксируется в «Опыте областного великорусского словаря» 1852 г., где предпринята и попытка его объяснения:
«Елусь (сов. поелусь) повелительное наклонение, употребляется во время обеда, в виде приветственного междометия: хлеб да соль» [ООВС: 54]. Таким образом, составители словаря (а возможно, еще лицо, записавшее выражение) воспринимали и слово елусь, и форму поелусь как глагол в повелительном наклонении, причем элемент по- в форме поелусь рассматривался ими как приставка по-, служащая для образования совершенного вида, ср.: ешь — поешь, пей — попей, неси — понеси и т.п. Выражение в целом рассматривается здесь если не как полностью русско-славянское, то во всяком случае как оформленное согласно правилам русской грамматики, в частности в видовом отношении. Тем не менее именно с точки зрения славянских элементов русского языка эти слова и их форма труднообъяснимы. Правда, если считать форму производной от глагола елузить, то можно было бы принять как возможную форму повелительного наклонения елусь (с отражением фонетического оглушения), ср. такую же фонетическую форму волтусь (орф. волтузь) от диал. рус. волтузить (укр. вовтузити) «бить кого-либо (что-либо), схватив его». Глагол елузить не обнаружен, зато в говорах близких местностей представлены глагольная форма наелузиться «наесться до отвалу» (Костр. губ. – Гал) [МКНО] и несколько видоизмененная форма наюлызиться «то же» (Костр. губ. – Кин) [МКНО]. И по форме, и по значению оба глагола скорее всего производные от елусь. Таким образом, ничего не объясняя, они возвращаются к тому же выражению, создавая явный порочный круг. Тем не менее эти данные не бесполезны, поскольку они косвенно указывают на употребление выражения елусь (поелусь) — по крайней мере в прошлом, до того как в Солигаличском районе (уезде) было записано это выражение — также в бывших Галичском и Кинешемском уездах Костромской губернии (ныне в Галичском р-не Костромской и Кине-шемском р-не Ивановской областей). Поскольку все три района были в прошлом местом обитания мери, вполне закономерен вопрос, не является ли рассматриваемый оборот мерянским, сохраненным частью русских говоров на русской языковой территории. При этом чрезвычайно важно сразу же подчеркнуть, что все три местности принадлежат именно к бывшей территории распространения мерянского и никакого другого финно-угорского языка и ввиду этого расположены в настоящее время на собственно русской языковой территории, вдали от каких-либо финно-угорских народов и их языков.
В пользу мерянского происхождения оборота также говорят его собственно языковые особенности. Выражение елусь поелусь при этимологическом анализе обнаруживает возможность его расчленения на слова, с одной стороны, несомненно финно-угорские по происхождению, с другой — присущие в своей своеобразной форме, по-видимому, из финно-угорских только мерянскому языку. Лексема елусь здесь отнюдь не одинока, на бывшей мерянской территории есть и другие, явно связанные с ней слова, которые, являясь финно-угорскими по происхождению, дают основание причислить их к мерянским ввиду своего своеобразия. Ср., например, такие диалектные (и арготические) слова с той же территории, как неёла «нет» (букв. «не есть»), эст. Та еi оlе орilапе1 (букв. «Он не есть ученик(ом)») (Яр. губ. — Углич) [Свеш.: 93] не1ола «нет» (Твер. губ. — Каш) [ТОЛРС XX: 166], неёла «неудача» (Костр. губ. — Не-рехт) [ООВС: 124], ёла «есть» (Яр. губ. — Углич) [Свеш.: 93] *еi оla > *е joаl) «не есть»; форма ёла «есть» образовалась, очевидно, уже на русской почве от неёла «нет (не есть)». Что касается явно вторичного значения «неудача» (неёла) и «удача» (ёла), то с ним, возможно, как калька частично связано рус. (диал.) есть «имущество, приданое» (Костр. губ.) [МКНО], а также формы того же корня типа ульшага «умерший, покойник» [Свеш.: 92 — Углич] (по образцу бедняга, трудяга от ульша «бывший» с формантом -ша, связанным с мар. -шо (колы-шо «умерший»), ср. рус. (Яросл., Костр.) побывшиться (букв.) «стать бывшим, то есть умереть» [ЯОСК], ульшил «умер» [ЯОСК], [Свеш.: 92 — Углич], ульшили «убили» [ЯОСК], [Свеш.: 92 — Углич] (два последних глагола образованы также от ульша «бывший»), р. Ульшма (букв.) «бывшенье, т.е. гибель, смерть» (Костр.).
Все приведенные выше слова представляют собой образования, связанные с финно-угорским глаголом *wоlе — «быть», ср.: ф. оllа «быть», эст. оlеmа, морд. (эрзя, мокша) улемс, мар. улаш «то же», коми волi «был», удм. вал «был», хант. (казым.) вðл”ты «быть, жить», манс. 0li «будет», венг. vоlt «был» [ОФУЯ: 417; КЭСКЯ: 65, 67, 71; MSzFUE III: 669-671; SKES II: 427-428]. Своеобразие мерянских форм языка обнаруживается в том, что часть их, связанная с глаголом быть — как правило, это формы, где исходное корневое ол- перед гласным, —получила перед начальным о- вторичное й -, а формы, где в следующем после ол -слоге гласный выпал, в результате последовавшего удлинения заменили первоначальное о- позднейшим у-. Этот процесс вообще характерен для мерянского языка, ср. мер. *urma «белка» при ф. огаvа «то же». Вследствие сказанного форму написания елусь следует понимать или как орфографическую передачу действительного фонетического елусь (случаи подобной неточности встречаются и при передаче мерян-ских по происхождению местных названий, ср. орфографические Бекса, Челсма в Галичском р-не Костромской обл., произносимые Бёкса, Чёлсма), или как отражение действительного произношения, где согласно особенностям фонетики русского литературного языка безударное -ё- было заменено -е- (для севернорусских говоров -ё- характерно не только в ударной, но и безударной позиции).
1 Таким образом, рус. (арг.) неёла отражает, видимо, в качестве полукальки форму мерянского отрицательного спряжения.
Как бы то ни было, исходя из других известных форм глагола быть в мерянском языке, отраженных в лексике постмерянских русских говоров, первоначальной, ме-рянской, следует признать форму ёлусь.
Ввиду того, что слово ёлусь, несомненно, является глаголом и в то же время выступает в приветственном обороте, где самым естественным есть доброе пожелание, наиболее логично его рассматривать (в чем можно согласиться с его трактовкой в словаре) как форму повелительного наклонения. Но поскольку производные от него или связанные с ним глаголы наелузиться, наюлызиться имеют значение «наесться (досыта)», а глагол ёлусь — это одна из форм глагола быть, форму ёлусь нельзя связать со значением «ешь (наедайся)», а следует рассматривать только в качестве одной из форм повелительного наклонения глагола быть.
С формальной и семантической точки зрения логичнее всего видеть в ёлусь форму 3 л. ед. ч. повел. накл., поскольку с семантической точки зрения в пожелании, связанном с едой, трудно представить себе глагольную форму со значением «будь», больше напрашивающуюся при пожелании здоровья (будь здоров!). Возможность форманта -сь в качестве показателя 3 л. ед.ч. повел. накл. подтверждают многочисленные параллели из других финно-угорских языков с суффиксом -s-, как полагает Б.А.Серебренников, первоначально суффиксом притяжательности 3 л. ед.ч., ср.: морд. кундазо «пусть ловит» [Серебр. Ист. морф. морд. яз.: 167], мар. luδ-sо «пусть читает»2, саам. bottu-s «пусть приходит», возможно, также коми (med) munаs «пусть пойдет» и удм. (med) munoz «то же»3.
Следовательно, значение слова ёлусь (зафиксированное елусь) следует истолковывать как «пусть будет», букв. «пусть есть» или, прибегая к помощи языков, позволяющих передать данную форму в ее синтетическом (однословном) виде, перевести ее с помощью нем. (es) sеi или фр. sоit.
Поскольку форма ёлусь и в корневой и в суффиксально-флективной частях обнаруживает себя как чисто финно-угорская, мерянская, возникает повод для сомнения в интерпретации элемента по- как приставки уже потому, что в данном случае речь идет, очевидно, не о кальке или полукальке, а о сохраненном в русской народной фразеологии подлинном мерянс-ком фразеологизме. Заимствование же морфологического форманта, тем более префикса, в мерянский язык маловероятно, поскольку он, как и все финно-угорские языки, по-видимому, не знал префиксации, которая значительно позже стала развиваться в некоторых финно-угорских языках (в частности, венгерском и эстонском). Более
2 Другого мнения о происхождении -s-(< *s-) придерживается И.С.Галкин [Галкин: 140].
3 Ср. у Б.А.Серебренникова [Серебр. Ист. морф. перм. яз.: 292), где он высказывает мнение по поводу возможной, хотя еще и не выясненной, связи данных пермских форм с формой 3 л. ед.ч. повел. накл. приведенных выше финно-угорских языков.
Комментарии
Отправить комментарий