Дедков Игорь Александрович

Дурилов А. П.

3 августа 1979 года. Я хочу поделиться записью из своего дневника. В апреле этого года состоится очередная научная конференция, посвящённая изучению творчества И.А.Дедкова. В памяти у меня навсегда остался этот яркий, солнечный августовский день, когда я встретил Игоря Александровича в Костроме на стадионе “Спартак” на футбольном матче. Одет он был нарядно. На нём была модная и дефицитная по тем временам одежда: коричневый замшевый пиджак и джинсы. За руку он вёл сына. Сейчас вспоминаются его слова из дневника последних лет его жизни:”Какое это счастье держать за руку маленького мальчика, сына!” Атмосфера на стадионе была праздничная приподнятая, этому способствовала и погода. Аккуратное, ровное зелёное поле с белыми полосами разметки. Красиво. Празднично. Чисто. Под звуки футбольного марша выбегают на поле футболисты в чистой яркой спортивной форме. Молодые, горячие, лёгкие, быстроногие ребята. Народ весёлый, слышатся шутки, прибаутки, комментарии, прогнозы на предстоящий матч. Люди отдыхают. Костромской футбол в ту пору котировался.
На другой день я под впечатлением встречи с Дедковым читал стихи выдающегося чилийского поэта, коммуниста, лауреата Национальной премии по литературе Чили лауреата Международной Сталинской премии “За укрепление мира между народами”(1953г.), Нобелевской премии по литературе(1971г.) Пабло Неруды. Одно из стихотворений мне так понравилось, что я его полностью выписал в свой дневник. Оно напоминает оценки Игоря Александровича поэзии и в целом литературы, его взгляд на жизнь и отношение к человеку:
ЧЕЛОВЕК-НЕВИДИМКА
“Кто боится безвкусицы, обретает холод.”
“Я не то чтоб смеюсь,
я посмеиваюсь над поэтами прошлого. Всё люблю, что написано ими;
росою и лунным лучом, и алмазом, упавшим на розу, был мой брат в старину.
И всё же посмеиваюсь: всегда говорят они “Я”;
на каждом шагу случается что-нибудь с ними, и всегда говорят о себе;
только они по улицам ходят, да ещё их Прекрасная Дама, и больше никто;
ни типографы, ни рыбаки, ни строители; никто не срывается с шатких лесов; никто не страдает, не любит,- только бедный мой брат – поэт.
Всё, что случается, случается только с ним да с Прекрасной Дамой.
Никто не живёт – только он.
Не плачет никто от голода или от гнева; никто не страдает от того, что не может заплатить за квартиру;
в стихах никого на улицу не выселяют вместе с кроватью и стулом;
на заводах ничего не случается тоже; кто-то делает зонтики, рюмки, оружие и паровозы, кто-то руду добывает, добираясь до самого ада, начинается стачка, приходят солдаты, стреляют, стреляют в народ и, значит, стреляют в поэзию,- а брат мой – поэт в кого-то влюблён в это время
или страдает, потому что его ощущенья – “морские”;
он любит далёкие гавани за их имена, и пишет стихи про моря,
которых не знает; рядом с жизнью, с её теснотой,
где люди – как зёрна в початке маиса, он проходит, и жизни зерно он вылущить не умеет; он встаёт и ложится, не касаясь земли;
порой он считает себя сверхглубоким, загадочным; так велик он, что гордостью полон до самых краёв; всё-то он путает, всё распутывает;
объявляет, что проклят, что с великим трудом он несёт сумерек крест;
полагает, что он не похож ни на кого на земле; хлеб свой он ест ежедневно, но булочника не видал никогда, не заходил в профсоюз пекарей; вот так бедный брат мой старается быть непонятным, изворачиваясь, чтобы стать интересным,- да; интересным, вот в том-то и дело!
Я нисколько не выше, чем брат мой, а посмеиваюсь потому, что иду я по улице рядом с другими людьми; жизнь бежит, как любая река, я один – невидимка.
Нет ни тайн, ни теней, ни тумана; все со мной говорят, все хотят рассказать мне о родных, о несчастьях своих и о радостях. Все проходят, и все мне хоть что-нибудь, да говорят.
А делают сколько! Рубят дрова, провода на столбы поднимают и месят до ночи глубокой хлеб свой насущный; пробивают утробу земли, а потом превращают железо в замки; поднимаются в небо, увозят письма, рыдания и поцелуи.
За каждою дверью кто-нибудь есть, рождается кто-нибудь, любимая ждёт жениха,- а я прохожу и даже предметы просят, чтоб я их воспел. Где же время мне взять? Обо всём должен я думать, должен вернуться домой.”
13 августа 1979 года. Я хочу поделиться записью из своего дневника. В апреле этого года состоится очередная научная конференция, посвящённая изучению творчества И.А.Дедкова. В памяти у меня навсегда остался этот яркий, солнечный августовский день, когда я встретил Игоря Александровича в Костроме на стадионе “Спартак” на футбольном матче. Одет он был нарядно. На нём была модная и дефицитная по тем временам одежда: коричневый замшевый пиджак и джинсы. За руку он вёл сына. Сейчас вспоминаются его слова из дневника последних лет его жизни:”Какое это счастье держать за руку маленького мальчика, сына!” Атмосфера на стадионе была праздничная приподнятая, этому способствовала и погода. Аккуратное, ровное зелёное поле с белыми полосами разметки. Красиво. Празднично. Чисто. Под звуки футбольного марша выбегают на поле футболисты в чистой яркой спортивной форме. Молодые, горячие, лёгкие, быстроногие ребята. Народ весёлый, слышатся шутки, прибаутки, комментарии, прогнозы на предстоящий матч. Люди отдыхают. Костромской футбол в ту пору котировался.
На другой день я под впечатлением встречи с Дедковым читал стихи выдающегося чилийского поэта, коммуниста, лауреата Национальной премии по литературе Чили лауреата Международной Сталинской премии “За укрепление мира между народами”(1953г.), Нобелевской премии по литературе(1971г.) Пабло Неруды. Одно из стихотворений мне так понравилось, что я его полностью выписал в свой дневник. Оно напоминает оценки Игоря Александровича поэзии и в целом литературы, его взгляд на жизнь и отношение к человеку:
ЧЕЛОВЕК-НЕВИДИМКА
“Кто боится безвкусицы, обретает холод.”
“Я не то чтоб смеюсь,
я посмеиваюсь над поэтами прошлого. Всё люблю, что написано ими;
росою и лунным лучом, и алмазом, упавшим на розу, был мой брат в старину.
И всё же посмеиваюсь: всегда говорят они “Я”;
на каждом шагу случается что-нибудь с ними, и всегда говорят о себе;
только они по улицам ходят, да ещё их Прекрасная Дама, и больше никто;
ни типографы, ни рыбаки, ни строители; никто не срывается с шатких лесов; никто не страдает, не любит,- только бедный мой брат – поэт.
Всё, что случается, случается только с ним да с Прекрасной Дамой.
Никто не живёт – только он.
Не плачет никто от голода или от гнева; никто не страдает от того, что не может заплатить за квартиру;
в стихах никого на улицу не выселяют вместе с кроватью и стулом;
на заводах ничего не случается тоже; кто-то делает зонтики, рюмки, оружие и паровозы, кто-то руду добывает, добираясь до самого ада, начинается стачка, приходят солдаты, стреляют, стреляют в народ и, значит, стреляют в поэзию,- а брат мой – поэт в кого-то влюблён в это время
или страдает, потому что его ощущенья – “морские”;
он любит далёкие гавани за их имена, и пишет стихи про моря,
которых не знает; рядом с жизнью, с её теснотой,
где люди – как зёрна в початке маиса, он проходит, и жизни зерно он вылущить не умеет; он встаёт и ложится, не касаясь земли;
порой он считает себя сверхглубоким, загадочным; так велик он, что гордостью полон до самых краёв; всё-то он путает, всё распутывает;
объявляет, что проклят, что с великим трудом он несёт сумерек крест;
полагает, что он не похож ни на кого на земле; хлеб свой он ест ежедневно, но булочника не видал никогда, не заходил в профсоюз пекарей; вот так бедный брат мой старается быть непонятным, изворачиваясь, чтобы стать интересным,- да; интересным, вот в том-то и дело!
Я нисколько не выше, чем брат мой, а посмеиваюсь потому, что иду я по улице рядом с другими людьми; жизнь бежит, как любая река, я один – невидимка.
Нет ни тайн, ни теней, ни тумана; все со мной говорят, все хотят рассказать мне о родных, о несчастьях своих и о радостях. Все проходят, и все мне хоть что-нибудь, да говорят.
А делают сколько! Рубят дрова, провода на столбы поднимают и месят до ночи глубокой хлеб свой насущный; пробивают утробу земли, а потом превращают железо в замки; поднимаются в небо, увозят письма, рыдания и поцелуи.
За каждою дверью кто-нибудь есть, рождается кто-нибудь, любимая ждёт жениха,- а я прохожу и даже предметы просят, чтоб я их воспел. Где же время мне взять? Обо всём должен я думать, должен вернуться домой.”